Так, а что это вообще такое?
— Это то, что есть у мужчины, но нет у женщины, — подсказала волчица. — То, чем они в лесу метки на деревьях оставляют!
Не топор, и ладно! Кажется, вот здесь я уже догадалась, о чем речь.
— Какого уда срамного ты, срамноудная девица, творишь всякую срамноудню? — выкрикнула я, видя, как рубаха опускается. На меня смотрели синие глазища — блюдца в пол-лица.
Глава десятая. Лобзай лобзик!
— Че? — спросила меня красавица, глядя на меня своими блюдцем.
— Тепло ли тебе девица? — посмотрела я на заснеженный лес. — Тепло ли тебе, красная?
— Т-т-тепло, — закивала девица, перекидывая косу и теребя ее. Бррр! Как ей не холодно! Она же в одной рубахе! Вон ее кожух валяется!
— Тогда какого ты такая отмороженная? Я спрашиваю, что в лесу забыла! — возмутилась я, обводя руками заснеженные ели.
— Я никогда не забуду его… — всхлипнула девица, пока я пыталась утрамбовать ее в кожух и тащила к медведю. — Жениха своего, Ванечку! Он у меня заблудил!
— Ну заблудил мужик! А в лес-то чего поперлась? — осмотрелась я. — С кем тут в лесу блудить можно? Тоже мне, гнездо разврата! Милая, если твой блудит со зверьми, то сделай вид, что ты с ним не знакома!
— Заблудил он в лесу, сердцем чую! — выдохнула девица, роняя слезы. — Прямо тяжесть на сердце лежит… Беда с ним приключится! Ушел, ничего не сказал!
— Я не знаю Ванечку лично, — заметила я. — Но если он зимой в лес поперся, то там уже беда приключилась! С головой!
— Никуда не пойду! — рванула отчаянная красавица, съездив мне косой по лицу. — Пока Ванюшечку моего не разыщу, голубчика! Ваня!!!
Ее голос спугнул стайку снегирей, которые новогодними красными шарами сидели на елке. Я достала из мешка бумагу снежную и взяла палочку.
— Так, спокойствие! — тряхнула ее я. — Давай по порядку. Где в последний раз ты видела Ваню? Вспоминай!
— В последний раз, — зарыдала девица. — Я видала его на печи!
— Отлично! Ушел из дома и не вернулся, — согласилась я, терпеливо ожидая, когда красавица проревется. — Когда ушел, утром, днем, вечером? Сколько дней прошло?
— Ой, как целая вечность! — всхлипнула девица, когда я на нее шубу свою накинула.
— Значит, давно. Плохо, — напряглась я, осматриваясь по сторонам. — Поконкретней можно? Эм… Сколько ноченек не спала?
— Одну, — вздохнула девица, отогревая руки в трофейной шубейке.
— Одну — это хорошо, — обнадежила я. — Лучше, чем несколько!
— Одну ночь не спала, а потом сон сморил… Все Ванечка мой снился! — всхлипнула девица.
— Беда, — выдохнула я, сама чуть не плача. — Так он сутки пропал?
— Нет, утки у нас в хлеву! — заметила девица. И тут же с надеждой спросила. — А что это все поможет его найти?
— День его нет! Да? — тормошила я красавицу. Она кивнула. Ура! — Итак, день назад ушел и не вернулся Иван! Что у него при себе было, не помнишь? Что с собой из дома забрал?
— Сердце мое и покой… — прошептала девица, сидя нахохлившимся воробьем. — Солнышко ясное забрал… Как ушел, так мне словно темень все застилает… От слез света белого не вижу!
— Ничего с собой не взял, — вздохнула я, делая пометки на снежном листе бумаги. Иначе не запомню!
— Так, переходим к внешности! Опишите его, — попросила я, задумчиво глядя на снегирей.
— Глаза у него, как два омута. Как глянешь, так пропасть в них хочется… Посмотрит, как рублем одарит! Руки у него крепкие! А в плечах — косая сажень! Кудри буйные, зубы, как жемчуга, — начала девица, мечтательно глядя куда-то на снежные елочки. — Уста его сахарные, так бы лобзала и лобзала! Только разыщите его, умоляю!
— Ладно, найдем твоего Лобзика. Если ты нормально вспомнишь! Цвет глаз? Волос? Во что одет был? — не выдержала я.
— Уста медовые, как говорит, так словно мед растекается… — вздыхала девица, закрывая глаза. — А как обнимет, так сердце вон просится! Улететь хочет, ретивое!
Ладно, успокойся! Мы не летом на пляже ищем! Скорее всего, он одет, так что плевать, какие у него там глаза!
— Во что одет был твой Лобзик? — спросила я, слушая, про то, как медом речи его льются. — Милая, ты никакой конкретики не дала! Под твое описание даже…
Я посмотрела на ледовый дворец.
— …Карачун подходит! — продолжила я, немного поежившись. — Мы не будем обнимать каждого мужика и проверять, сахарные у него уста или нет! Не будем размешивать его губы в чае! Ты меня понимаешь?
— А персты у него нежные-нежные… — ворковала голубушка. — А ланиты зарею рдеют…
— Сейчас я прордеюсь! Послушай меня! Мы так никого не найдем! Понимаешь? По лесу куча людей ходит! Мы не будем отлавливать каждого мужика и тонуть в его глазах по очереди! Послушай, я все понимаю! Любовь-морковь! Но не станем же мы топиться в его глазах, а потом проверять, кто всплывет и на какой день! Ау!
— А как идет, так вся деревня на него смотрит, — вздохнула девица о своем. — Все девки на него заглядываются.
— Ну вот что с ней делать? Во что одето было счастье твое прыткое? — сдавалась я. — Что на нем было!
— Кожух! — заметила девица. — Шапка! Валенки! А еще лук и стрелы взял! Говорит, что засиделся он дома, пойдет в лес постреляет!
— Ура! — чуть не заплакала я. — Вот нельзя сразу взять было и это сказать? Итак, ушел из дома и не вернулся Иван. При себе имел лук и стрелы! Одет тепло! Видимо, охотиться пошел! Мы тебя сейчас в деревню отвезем. И будем твоего Ванечку искать!
— Ой, а я думала, что ты ножкой топнешь, ручкой взмахнешь, и Ванечку моего из-под земли достанешь! — вздохнула девица. — Я глазки закрою, а он вот он, родненький!
— Я что? Некромант, по-твоему? — выдохнула я. — Так, все! В деревню ее!
— Не пойду без Ванечки моего! — вцепилась в меня девица.
Ванечка ушел искать неприятности. Мы пойдем искать Ванечку. И желательно найти Ванечку раньше, чем он найдет неприятности.
— Эй, птицы, ку-ку! Итак, рассаживайтесь по ветвям! Пропал мужик. Зовут Иван, — выдала я. — Одет как обычный мужик. Тепло! На голове — дурдом! При себе имел предположительно лук!
— Он хорошо стреляет? — поинтересовалась я у девицы.
— Белке в глаз попадает! Как просвистит стрела, аж сердце замрет! — вздохнула девица, косу теребя.
— Раненые в глаз белки в лесу есть? — спросила я у птиц. Они что-то прочирикали. Я терпеливо подождала.
— Нет, понятно! — услышала я ответ. — Вооружен, возможно, опасен! Задание понятно? Жду отчета.
Птицы вспорхнули, стряхивая снег.
— С тебя хлебные крошки, — выставила я счет. А девица обреченно покивала.
— И как же